Она не обманывала себя, она ясно и отчетливо понимала, что произошло.
Семь лет после смерти мужа она жила, однозначно решив для себя, что её личная, её женская жизнь закончилась раз и навсегда. С ней будет только её дочь, её Сашенька – плод её первой и последней любви. Никто и никогда не заменит в её сердце безвременно ушедшего мужа. Но это случилось – неожиданно для неё самой. Человек, о котором она привыкла думать как о первой любви своей дочери, поразил её с той минуты, как переступил порог дома. Он показался ей до боли знакомым. Она заговорила с ним так, как говорила бы с Александром. Как говорила бы сама с собой. Всё в ней было открыто его взгляду – он смотрел на неё так, как раньше смотрел только муж. Она невольно поддалась той уверенной мужской силе, которая исходила от него. То же самое, видимо, произошло и с Саной. Но даже эта мысль, мысль о дочери, ничего уже не могла изменить. Это был дар судьбы. Оставалось только привыкнуть к имени Евгений.
ЕВГЕНИЙ понимал, что время, которое он выговорил себе, ничего не изменит. Он лишь переведет дыхание. Он уже отдал себя этой женщине, которую видел считанные минуты и ждал всю жизнь. Быть может, и к Сане его потянуло лишь потому, что в ней он предчувствовал ту, другую? Но сейчас это не имело значения. Как и всё остальное – всё, что не Она.
Через какие-то мгновения он вернется к ней, уже ожидающей его, – он почему-то знал это. И скажет… нет, он не будет заранее искать слова, они придут к нему, единственно возможные, когда он обнимет эту женщину. Ему остается только привыкнуть к её имени. Ти-на…
ТИНА знала: если он придет – он придет к ней, только к ней. Их поразила одна и та же болезнь, стремительная и внезапная, одно и то же сумасшествие, от которого нет спасения, от которого не уйти, потому что оно в нас.
И она ждала. Она не готовилась ни к защите, ни к нападению. Женское чутьё подсказывало ей, что они оба одинаково беззащитны перед происходящим. Сопротивляться бесполезно. Будет что будет, что бывает между мужчиной и женщиной, нашедшими друг друга в этом огромном мире, где легче разминуться, чем встретиться. Всё, что было и есть в их жизни, отодвинется на время встречи. Так было у неё с Александром. Неужели повторение возможно?
Она села на диван, откинулась на его мягкую спинку и погрузилась в воспоминания.
После свадьбы и после рождения дочери муж относился к Тине с той же трогательной заботой и вниманием, как и в первые месяцы знакомства. Она вспомнила, как однажды вечером держала трёхмесячную Сашеньку на руках, а муж подошел, бережно поднял обеих на руки и начал носить по комнате: «Девочки вы мои…»
С той поры минуло шестнадцать лет, но она вдруг явственно ощутила, – и это было как наваждение! – что сильные мужские руки подняли её с дивана и бережно прижали к себе:
– Ну что, Тинушка, вот и я…
Это был голос Евгения.
Наваждение кончилось. Или – только начиналось?
ЕВГЕНИЙ не удивился, что дверь была открыта, когда он вернулся. Его уже ничего не удивляло. И когда он поднял её на руки и сказал: «Тинушка, вот и я…», его встретил взгляд женщины, долгие годы ждавшей и, наконец, дождавшейся этой встречи.
– Ты знаешь, – он заговорил быстро, почти лихорадочно, будто слова давно жили в нём и переполняли его, и если их не произнести, они перекроют ему дыхание, – знаешь, этот час был как целая жизнь без тебя. Но теперь мы вместе, нам не нужно расставаться. Я хочу быть только с тобой. Возьми меня в свою жизнь. Я буду тебе всем – мужем, братом, другом. Я буду смотреть по ночам, как ты спишь. Буду по утрам подавать тебе тапочки, встречать тебя с работы. Я буду отцом твоих детей. Ты только прими меня. Только прими, и я всё смогу в этой жизни…
Он носил её по комнате, а она лишь улыбалась и кивала ему: «Да-да, конечно… Я знаю… Я верю тебе…» И обнимала его за шею.
Он отнес её в спальню, и ночь показалась им несправедливо короткой. И было утро – продолжением ночи. И был день – продолжением ночи.
– Сегодня уже воскресенье, – отдыхая в его объятьях, тихо сказала Тина.
– Да, – радостно подтвердил он, – воскресенье. Это наше с тобой воскресение. Из пепла. Из небытия. Для новой жизни.
Она молча слушала его. Как же она умела слушать!
Около шести вечера они встали поужинать. Он смотрел, как Тина в лёгком халатике, наброшенном на обнажённое тело, легко скользнула в душ, оттуда в кухню… Через полчаса они уже садились за стол. Это был второй их ужин, но ему казалось, что они прожили вместе целую жизнь, и это их вечернее застолье – одно из многих за долгие и счастливые годы.
И была вторая их ночь, такая же неотвратимая, как первая… Заснули они почти под утро. Уже проваливаясь в сон, Евгений почему-то представил девочку, очень похожую на Тину, которая медленно и понуро идёт по чужому городу.
САНА шла по городу, знакомому ей по множеству восторженных рассказов, красочных открыток и репродукций, касалась рукой его причудливых чугунных оград и ловила себя на странном отчуждении всему и вся, на том, что город этот ей сейчас не нужен и неинтересен. Её давняя мечта побывать здесь рассыпалась ещё до того, как она села в поезд. Рассыпалась даже не мечта, рассыпалась, раскололась на мелкие осколки душа её – под ударом, который она скорее ощутила, чем смогла до конца осознать.
А город был ни при чем. Он оставался всё тем же, это она… она была другой, выключенной, выпавшей из привычного измерения, не понимающей, почему произошло то, что произошло, и почему она ощущает себя отвергнутой. Где-то в глубине её жила мысль, которую она боялась даже додумать, но та проступала всё настойчивее: Евгений не любит её. Она поспешила навстречу своему чувству, не заботясь о том, что чувствует он. Её погубило собственное нетерпение, сбила с толку нелепая уверенность, что у них с Евгением всё будет так же, как у её родителей. Глупая девчонка – в жизни ничего не повторяется… Но если нет любви, ей не нужны встречи. Так будет лучше. Лучше для нас… Женя, Женечка, Евгений…
Было воскресенье, и оно казалось ей нескончаемым. Нестерпимо тянуло домой, и желание это усиливалось с каждой минутой. С трудом уговорив руководителя группы, она ночным поездом уехала из Ленинграда. Ей хотелось только одного: переступив порог дома, набрать телефонный номер Евгения, сказать, что она всё понимает, не винит его, но просит не искать встреч с ней. И положить трубку.
Рано утром добравшись до дому, подойдя к двери своей квартиры, она не стала доставать ключи – всё равно мама проснется – и нажала кнопку звонка.
ТИНА проснулась от звона будильника. Но, еще не размыкая век, поняла – звук идет из прихожей. Она встала и, прикрыв дверь в спальню, чтобы не разбудить Евгения, направилась к входной двери. «Кому я понадобилась в такую рань? Может, срочный вызов?»
– Кто там?
– Это я, мамочка…
Тина откинула цепочку, распахнула дверь, отступила на два шага. Сана вошла. Какое-то мгновение они молча смотрели друг на друга. «Что случилось, доченька?» – эти слова, готовые сорваться с её губ, так и остались непроизнесенными. Тина поняла, что самое главное и самое непоправимое случилось не с её дочерью, а здесь и с ней.
Наваждение оборвалось.
Она ни о чём не жалела, ни в чём не раскаивалась, а только с ужасом думала о том, что она скажет этой девочке, которая – плоть от плоти её – стоит сейчас перед ней, нуждаясь в помощи, девочке, которую она носила под сердцем и в которой долгие годы заключался весь смысл её жизни? Что она может сказать? Ей легче было бы предстать на суд перед целым миром, перед самим Господом Богом, взойти на костёр, только бы не чувствовать себя виноватой перед самым родным для неё существом…
Но она не успела ничего сказать. Из спальни донёсся голос, так хорошо знакомый ей и Сане. Они вздрогнули, мгновенно обернувшись на звук этого голоса: «Тинушка, Тина!» Они посмотрели друг на друга, мать и дочь, и Тина с отчаяньем увидела, как Сана съёжилась, беспомощно стиснув кулачки и прижав их к груди. «Сашенька!» – Тина рванулась к дочери, но та отшатнулась от неё, почти ударившись о стену: «Не трогай меня! И не говори! Ничего не говори!»
Они не увидели, как в прихожую вошёл Евгений.
– Сана, доченька, после твоего отъезда Евгений пришел к нам, чтобы увидеть тебя… Послушай…
– Нет, – вдруг закричала Сана, – это ты послушай меня. Я любила его, любила! И ты знала об этом! И мы с ним были вместе, совсем вместе… – Она напряглась, словно для удара, и тут же сникла, и мелко дрожащими губами тихо произнесла: «Как вы теперь». И замолчала. Она не умела нападать, ей нечем было защищаться, некуда отступать – и она еще теснее прижалась к двери.
Теперь каждый из них знал всё.
Через три дня Евгений уехал из Москвы. Так потребовала Тина:
